Слон Килиманджаро - Страница 61

— Гюнтерманн, Гюнтерманн, — повторил англичанин, резко повернулся к немцу. — Не ваша ли фамилия упоминалась несколько лет тому назад в связи с торговлей рабами?

— Надеюсь, что нет. — Немец добродушно рассмеялся. — Я давно уже не имею к этому никакого отношения, — Он пожал плечами. — Да и денег эти рабы почти не приносили. — Он улыбнулся. — Опять же, сильная конкуренция со стороны англичан. — Он помолчал. — Слоновая кость приносит куда больший доход.

— Господа, за королеву. — Райc поднял стакан. Никто его не поддержал, а он словно этого и не заметил. — Так вы теперь охотник за слоновой костью?

Гюнтерманн покачал головой:

— Я торговец слоновой костью.

— Неужели? Немец кивнул.

— Я иду в Конго, в тропические леса, нахожу там племена, которые жаждут мяса, и продаю им антилопу, получая взамен слоновую кость. — Он опять вытер потное лицо платком и удовлетворенно добавил:

— Очень выгодно.

— Если они убивают слонов, почему они не могут охотиться на антилоп и добывать мясо? — спросил англичанин, убивая муху цеце, усевшуюся к нему на шею.

— Сами они слонов не убивают, — объяснил немец, — но знают, где найти их скелеты. А когда находят, забирают бивни. — Он помолчал, дожидаясь, пока в соседнем болоте не прекратит реветь гиппопотам. — В одной пигмейской деревне столько бивней, что они используют их вместо жердей в заборах, которыми окружают свои дворы. — Немец покачал головой. — Бедняги. Они понятия не имеют, сколько стоит слоновая кость.

— И где же находится деревня с заборами из бивней? — с любопытством спросил англичанин. Гюнтерманн улыбнулся:

— Друг мой, вы же понимаете, что я вам этого не скажу.

Райc улыбнулся в ответ:

— Да, конечно. — Теперь ему пришлось дожидаться, пока замолчит гиппопотам. — Так вы Гюнтерманн.

— Именно так. А вы?

— Блейни Райc, в недавнем прошлом житель Йоханнесбурга.

— Йоханнесбург, — повторил Гюнтерманн. — Вы родились в Африке?

— Родился я в Англии, в Манчестере. Эмигрировал в Южную Африку, купил ферму, дела не заладились, стал торговцем, двинулся на север. Через двенадцать лет добрался до этих мест. Лет десять тому назад.

— Вы торгуете слоновой костью? — с профессиональным интересом спросил Гюнтерманн.

— Уже нет. — Англичанин взял орешек и бросил зеленой мартышке, прыгнувшей на подоконник. Мартышка с визгом подобрала с земли орешек и мгновение спустя вновь возникла на подоконнике, ожидая следующего.

— А чем вы торгуете? Райc улыбнулся:

— Фотографиями.

— Фотографиями? — недоверчиво переспросил немец. Райc кивнул:

— Я использую светокопировальную бумагу. Фотографии меняю на соль, соль — на медь, медь — на коз, коз — снова на соль, соль — на скот. У меня уходит полгода, чтобы пройти весь маршрут. Заканчивается он в Судане, где я продаю скот армии. Начальных вложений — шесть шиллингов, на финише — чуть больше трех тысяч фунтов.

— А чем вы занимались до того, как стали продавать фотографии? — спросил немец, сняв с носового платка какое-то насекомое и бросив на пол.

— Начал я охотником за слоновой костью, но, должен признать, успеха не добился. А когда завязал, выяснилось, что денег у меня ни пенни, а из ценного — только патроны. Вот я и поменял патроны на соль, потом на эту соль купил больше патронов, поменял их на коз и так далее. В итоге я добрался до Эфиопии и продал имеющийся у меня товар почти за две тысячи долларов Марии-Терезы. Оттуда я уехал, больно уж жарко, вернулся сюда, где климат куда приятнее и больше племен, с которыми можно торговать, купил пару фотокамер, и дело пошло.

— И вы называете это приятным климатом? — усмехнулся Слоун.

Райc повернулся к нему:

— А вы бывали в Эфиопии?

— Пару раз.

— Тогда вы знаете, как там жарко.

— Не намного жарче, чем здесь, — возразил Слоун.

— Вы совершенно не правы, — отчеканил англичанин. — Тамошней жары не выдержит ни один человек. Слоун пожал плечами и уткнулся в стакан с пивом.

— Если вы не возражаете, мой добрый сэр, я позволю себе задать вам вопрос, — продолжил Райc.

Слоун поднял голову, пристально посмотрел на англичанина.

— Валяйте.

— Туземец, с которым вы прибыли. Не могу понять по родовым насечкам, из какого он племени.

— Он — кикуйю.

— Никогда с ними не встречался. Я слышал, что земли кикуйю закрыты для белых.

— Это так.

— Так где вы его взяли?

— Он нарушил закон, но сбежал до того, как его убили.

— А что он сделал? Слоун пожал плечами.

— Я не спрашивал.

— Кикуйю — хорошие следопыты?

— Этим я доволен.

— Но похуже, чем вандеборо, — самодовольно усмехнулся немец.

Ветер чуть изменился, на них пахнуло болотом.

— Я заметил, что у вас есть один. — Райc обмахивался шляпой, скорее чтобы отогнать неприятный запах, а не охладить кожу. — Они действительно так хороши?

— Мой вандеборо возьмет след биллиардного шара, прокатившегося по улице Берлина.

Райc хохотнул, допил пиво, поднял пустой стакан.

— Чья очередь?

— Моя. — Гюнтерманн бросил на стойку несколько монет. — Раз уж мы вспомнили о вандеборо. По приезде я заметил за домом женщину-вандеборо.

— Она кизи, — поправил его Ван дер Камп. После паузы добавил:

— Она принадлежит мне.

— Вы — бур, не так ли? — спросил Гюнтерманн.

— Да.

— Я думал, буры ненавидят черных. Ван дер Камп покачал головой.

— Ненависти ко всем черным у нас нет. Мы ненавидим только зулусов. Не потому что они черные, а потому, что они наши кровные враги.

— А в сезон дождей в этих краях становится очень одиноко, не так ли? — понимающе подмигнул буру Гюнтерманн.